Прокрутив пару раз альбом Rabbit Don’t Come Easy, я был немного смущен. Все-таки прошло три года с момента выпуска предыдущего альбома Helloween, и за это время выходило немало добротного speed metal. Как бы ни был хорош Rabbit Don’t Come Easy, я не мог не почувствовать себя как-то странно. Почему они все еще занимаются этим, почти через 20 лет после своего дебюта? Но затем, на третьем или четвертом прослушивании, до меня дошло: Helloween все еще в деле, так как они просто любят играть такую музыку и умеют ее играть! (Ну, и не только ее - оцените небольшой поворот в сторону регги в “Nothing To Say”). Ведь и правда, Rabbit Don’t Come Easy (вспомните о волшебниках, достающих кролика из шляпы) - чертовски отличный альбом из этой области металла, насыщенный драйвовыми, скоростными номерами, которых все ждут. Rabbit Don’t Come Easy - напоминание о той магии, которую Helloween создавал все эти годы, и прямое доказательство, что у них еще полно пороха в пороховницах. Недавно мне удалось поймать Михаэля Вайката, бывшего в настроении поговорить о своей страсти к музыке - как собственной, так и Beatles или Джо Кокера.

Sea of Tranquility: Откуда звонишь?

Michael Weikath: С Тенерифе, Канарские острова, к северо-западу от Африки.

SoT: Должно быть, у вас там здорово!

MW: Да.

SoT: Это то самое место, где теперь твой дом?

MW: Ага. Большую часть времени я болтаюсь здесь. Если меня здесь нет, значит – дела. Как правило, мне здесь нравится находиться из-за погоды, людей, да и вообще всего. И к тому же, мой дом - моя крепость. Здесь я могу делать все, что мне нравится (смеется).

SoT: И как тебя сюда занесло?

MW: Сюда приехал Анди (Дерис, вокалист Helloween), здесь отдыхали его родители, а потом он позвонил мне и сказал: "Это такое замечательное место, может тебе тоже здесь понравится". Все очень дешево. Жилье и все остальное. И я подумал - может, действительно стоит посмотреть. Мне показалось очень разумным купить здесь какую-нибудь недвижимость. Благодаря выходу видеокассеты и CD High Live у меня были деньги. Мы выбрали правильное время, поскольку в тот момент цены здесь резко упали. Крайне вовремя!

SoT: Тут довольно большая немецкая диаспора?

MW: Довольно большая? Можно, конечно, сказать и так, но нужно помнить, что это место вообще мало заселено. Зато есть куча туристов, которые делают вид, что почти не знают испанского языка. Но это - не Майорка, где немцы решили скупить весь остров и сделать его частью Германии. Может быть, на юге острова - типичная туристическая зона. Дело в том, что остров делится на две части горой Тейде, расположенной в центре. Так что можешь выбирать: хочешь - отдыхай на юге, а это по большей части пустыня, полная туристов, небоскребов и т.д., или, если желаешь, живи на севере, где обитаю я. Здесь очень красивая растительность, люди очень отзывчивые и клёвые. Порой появляются и туристы, но это большей частью пожилые люди, и они не причиняют никому особого беспокойства. Здесь ты не встретишь обычного шумного, порочного туристического дерьма.

SoT: (смеется)

MW: Тут правят не туристы, а скорее само испанское сообщество позволяет туристам приезжать. А на юге все более-менее захвачено в руки туристов, и местных жителей это сильно раздражает.

SoT: Ты говоришь по-испански?

MW: Да, немного.

SoT: Ты научился, потому что появилась необходимость в связи с переездом сюда, или ты знал испанский и раньше?

MW: Я изучал его в школе, а это было почти 20 лет назад. Но это дало мне базис для того, что я должен применять здесь на деле. Тут говорят на другом испанском, чем на континенте, ближе к южноамериканскому или кубинскому диалекту. Есть выражения и слова, которые могут кому-то показаться странными. Немного тяжело, но я пытаюсь преодолевать эти трудности. Когда я стараюсь говорить на правильном испанском, меня переспрашивают - "Что?", хотя технически я все говорю верно. Но я пытаюсь. Конечно, я мог бы подойти к здешнему официанту в баре и просто заговорить с ним по-немецки, и он бы меня понял. Но я здесь не для этого. И мне бы не очень хотелось быть таким загордившимся немцем, который пришел подчинить себе этот островок и говорит: "Я здесь главный, и вам придется говорить по-немецки". Это не мое. Еще есть тут у меня знакомый таксист. Ведь это маленький городок, и после 10 вечера такси перестают ездить по улицам, и нельзя никуда выбраться. Так что это очень полезно знать кого-то, кто бы тебя возил на машине. И вот этот водитель родом из Венесуэлы, и, конечно, мне приходится говорить с ним по-испански. Он не знает ни английского, ни немецкого, хотя и слушает хард-рок. Я недавно дал ему копию альбома UFO Strangers in the Night. Ему очень понравилось.

SoT: Конечно, путешествуя и живя вне родины можно много чему научиться. Какое-то время я жил в Польше, и я понимаю, что ты имеешь в виду в плане языка. Каждый раз, когда я говорил что-то, вычитанное в учебнике, на меня смотрели с удивлением. Но музыка была истинно объединяющим фактором. Например, я мог сесть в такси, где водитель слушал Queen, и хоть я и знал, что он не понимает слов, казалось, что с помощью музыки он улавливал какой-то смысл. Это меня забавляло и успокаивало. А у тебя бывали подобные случаи?

MW: Не так уж много. Но может быть, я не тот человек, которому стоит адресовать такой вопрос. Я постоянно разыскиваю музыку по всему миру. У меня на компьютере стоит программа Audion - с её помощью можно записывать с интернет-радиостанций. Так что я беру и настраиваюсь на международные радиоканалы по интернету. Выхожу на филиппинские радиостанции и пытаюсь найти там что-то хорошее. И если мне что-то нравится, я это записываю, или иногда просто спрашиваю местных там, где я выступаю, об их музыке. Когда я был в Южной Корее, я увидел там группу из двух человек, женщину-певицу и ее клавишника, и я спросил у них про лучшие группы с Филиппин, и какие у них есть хиты. И они написали имена нескольких музыкантов, я запускал Audio Galaxy, пока оно еще работало, и выкачивал все, что мог, у этих групп. Некоторые из них очень, очень впечатляют. Вот это - именно то, о чем ты говоришь. Музыка сама по себе является языком. Если я нахожу хотя бы один нормальный трек на диске, который мне кто-то дал, даже если все остальное на нем - дерьмо, но есть хоть одна стоящая песня, то моя жизнь меняется к лучшему. Самый свежий пример: сижу в баре, где я постоянно бываю. Там есть международный телеканал для латиноамериканцев, на него можно настроиться и из Америки. И там часто выступает одна поп-певица, и у неё есть одна потрясающая песня, нечто, что ты мог бы услышать в 70-е годы. И когда я увидел рекламу ее альбома по телевизору, я записал информацию (и так я делаю со многими записями), и теперь смотрю, как я мог бы достать ее музыку. Но я не тот человек, которому стоило бы адресовать такой вопрос (смеется).

SoT: (смеется) И у тебя всегда так было с музыкой?

MW: Да. Когда я был маленький, я проводил кучу времени рядом со стереомузыкальным оборудованием моих родителей. Где-то в 1964 я начал подходить к приемнику сам и переключаться со станции на станцию. И по сути дела, сейчас на своем макинтоше я по-прежнему делаю то же самое. Но тогда я просто слушал музыку, и не мог ее записывать. Несколько лет спустя отец объяснил мне, как записывать на магнитофон. У родителей был один из первых магнитофонов Grundig, такая огромная штуковина, она, наверное, тонну весила, но работала. И, когда в конце концов я понял, как записывать вещи, которые я услышал по радио, это стало настоящим чудом. До этого мне приходилось запоминать музыку, возвращаться на ту станцию, где я это услышал, и ждать, пока эту песню запустят снова. Я проводил таким образом столько времени, что порою у меня начинала кружиться голова, и родителям приходилось относить меня в постель. Каждый раз, когда у меня было время, я этим занимался. Если я находил особенно романтичную песню, что-то вроде “When The Night Comes” Джо Кокера, меня куда-то уносило. Что было бы с миром без этой песни? Или даже без “With Little Help From My Friends” или “The Long and Winding Road” Beatles. Что стало бы с миром без такой музыки?

SoT: И в какой момент ты перестал ограничиваться тем, чтобы уноситься от чужой музыки, и начал создавать собственную?

MW: Частенько я просто валялся в траве, глядя на небо… мне было четыре или пять, когда я ощутил, как внутри меня рождаются мелодии. Это было волнительно, тревожно, меня терзало беспокойство, потому что я не знал, как запечатлеть, как сохранить все это. Разве что в памяти… Представьте, чтобы не забыть то, что однажды уже «прожужжало» у меня в голове, нужно было крутить и крутить про себя этот мотив по полгода. Что меня постоянно напрягало, я думал, как бы все это выплеснуть куда-то… А для этого мне нужно было найти «свой» инструмент. Родители предлагали мне саксофон, ксилофон, фортепиано, но все это было не то! А гитаристом я решил стать с тех пор, как увидел одного парня, который бренчал на гитаре в летнем лагере, у костра. Пел он, кстати, отвратно, но все девушки были от него без ума. И я подумал: ну уж петь я мог бы и получше, играть - тем более! И девушкам бы я стал нравиться, и способ запечатлеть свои мелодии тогда бы нашелся... Так все и началось. Итак, когда мне было 12, я попросил родителей купить мне акустическую гитару. В результате я даже брал уроки игры в течение полутора лет. Но еще раньше, когда мне было десять, мы были в кино вместе с нашей церковной общиной, ходили смотреть фильм про Джеймса Бонда, Diamonds Are Forever. И там я услышал, как Ширли Бэсси поёт “Diamonds Are Forever”. И это был следующий переворот во мне, следующий после открытия родительских радио и магнитофона, ведь я смог услышать нечто настолько широкомасштабное, с потрясающим звуком. Я понял, насколько простираются возможности, если все сделать должным образом. Всё стало ясно. Это было то, чего я хотел. Так что, когда я создаю что-то вроде “Windmill” (с альбома 1993 года Chameleon), это всего лишь естественное выражение того, что я всегда хотел делать.

SoT: Может ли быть музыка для тебя более глубокой формой общения, чем даже речь?

MW: Да. Но в какой-то степени это может быть и самонадеянно... С помощью музыки можно выразить разные чувства и эмоции. Все, что ты хочешь. Ты можешь попробовать передать счастье или печаль, заносчивость ли общительность… многое. Конечно, если у тебя есть необходимые для этого средства. Кто-то на это способен, кто-то нет. Все зависит от того, насколько ты одарен. Взять хотя бы Джеффа Линна из ELO. Сегодня утром я проснулся с мелодией с последнего альбома ELO, Zoom, в голове. И я задумался, почему он спел на этом альбоме именно в такой манере, и кому он мог бы адресовать некоторые из песен. Мне он показался более циничным на этом альбоме, чем на любом другом диске ELO. Я обнаружил, что вопрошаю себя «как такое может быть?» И мне подумалось, что, вероятно, он пытался сказать, что все еще может делать это и через 30 лет, и сказать: «Глядите, вот еще одна запись от ELO. Я все еще могу!»

SoT: То есть у тебя поразительно разнообразный музыкальный «бэкграунд». Что же привело тебя в heavy metal?

MW: Все очень просто. Столько, сколько себя помню, я был фэном The Beatles. Все, что мне больше всего нравилось на радио, обычно это исходило от The Beatles. И я мог следить за их развитием. А свою первую запись The Beatles я купил, когда мне было 12. Это немного странно, ведь я уже слушал их целых 12 лет, и только после этого впервые купил их пластинку. Я имею в виду, если ты слышишь Helloween, и говоришь «мне это нравится», ты, скорее всего, сразу бежишь в магазин покупать альбом. Я узнал первым в Германии, что появилась такая группа Van Halen. Один мой друг ездил на каникулы в США, и когда он вернулся, я спросил: «Есть ли там какие-то новые, совсем тяжелые группы, может что-то вроде Ted Nugent или потяжелее?» Мне хотелось чего-нибудь тяжелого. И он ответил: «Есть такая крутая группа, называется Van Halen, и когда они появятся здесь, все будут взирать на них с восторгом. Они всё снесут напрочь». И я узнал об этом на три четверти года раньше! Тогда я пошел к владельцу музыкального магазина и сказал: «Вот, американская группа Van Halen скоро выпускает альбом. И когда он выйдет, пожалуйста, позвоните мне и скажите, что он у вас появился». Может быть, я стал первым в стране обладателем альбома Van Halen. К тому же и The Beatles сочинили такие вещи, как “Helter Skelter”, “Birthday”, где используются гитары с дисторшеном. Мне особенно нравился дисторшен, он будоражил меня. Я думал: «Это чертовски здорово звучит! Как бы мне заставить свою гитару звучать так же?» Безусловно, у меня были такие старые пластинки как 20 Power Hits 74 года с “See My Baby Drive” Wizard и “My Woman From Tokyo” Deep Purple, “Rocket Man” Элтона Джона, “Wishing Well” Free и т.д. На всех этих песнях были гитары с дисторшеном, я просто трясся от восторга. Я хотел сделать что-нибудь с применением дисторшена. Я хотел быть причастным к этому. И еще, однажды в 1970, по телевизору показывали Джимми Хендрикса, пытающего свою гитару. Это показывали по научной программе, для зануд и ботаников. Я подошел к маме и сказал: «Это ужасно. Этот черный парень ломает белую гитару. Так нельзя!» В какой-то степени меня это напугало. Я никогда такого не видел. Впечатление было настолько сильным, что я до сих пор люблю белые гитары. Хендрикс измывался над белым Стратокастером, и мне показалось, что такой вещью очень хорошо было бы обзавестись.

SoT: Kiss оставили у меня подобное впечатление. Меня они очень привлекали, и музыкально, и своим видом, гримом, но одновременно и пугали.

MW: Да, да. Ну, они тоже были фаны The Beatles, а Пол Стенли – один из лучших композиторов в рок-н-ролле. И еще он может постоянно рассказывать разные истории о том, что The Beatles значили для него.

SoT: А что сделали твои родители, когда ты решил начать музыкальную карьеру?

MW: Они всегда были заинтересованы в том, чтобы я играл на каком-либо инструменте, но они не ожидали, что я попытаюсь стать профессионалом. Но что еще я мог делать? Я не интересовался математикой. Может быть, мне нравились языки. Я выучил английский, поскольку знал, что если я хочу играть в группе, мне он необходим. И я хотел понимать тексты The Beatles, для этого тоже нужен был английский. Мои родители не ожидали ничего особенного, связанного с музыкой, но они были рады, что у меня есть интерес к инструментам, гитаре и всему прочему. Они говорили мне: «Если мы купим тебе эту дорогую гитару (которая на самом деле совсем не была дорогой!), и она будет пылиться в углу, мы будем в тебе очень разочарованы!» И вот она стояла в углу… для меня это было как вызов. Это было нечто, чего я толком еще не умел, что мне пришлось осваивать, и на это потребовалось время. Но я не хотел заниматься самостоятельно, по книгам, и я брал уроки классической гитары, так что меня заставляли брать инструмент в руки по крайней мере раз в неделю, и, может быть, это мне как-то и помогло. Иначе, возможно, я бы оказался слишком ленивым для этого. С другой стороны, если у тебя есть идеи, то нужно находить путь их выражения. Надо уметь их сыграть, иначе получается просто карточный домик... чего я не хотел.

SoT: Что ты ощутил, когда впервые увидел альбом Helloween в магазине?

MW: Можешь назвать меня самонадеянным, если хочешь, но именно к этому я и стремился. Это невероятно, когда ты видишь свою работу на полке в магазине! Ведь для этого нужен контракт с записывающей компанией. А когда мы добивались его, это было практически невозможно. Вы могли быть немецкими Queen, и все равно никто бы не подписал с вами контракт. За Helloween стояла идея сделать что-то выдающееся, шокирующее, экстремальное – иначе ни о каком контракте не бы идти и речи! И мы были готовы к этому, мы хотели доказать, что мы более виртуозные и скоростные, чем Rainbow или Accept или Motorhead. Да, мы слегка задирали нос… Но мы неплохо владели своими инструментами, были молоды, в нас было много энергии. Но мы курили немного многовато травки, и пришли к умонастроениям типа: «Дайте-ка нам научить тому, о чем все это!». Итак, мы записали нашу музыку на репетиционной базе, затем Кай Хансен наложил на нее свой вокал. И этого оказалось достаточно для звукозаписывающих компаний, и мы в конце концов подписали контракт. К счастью, в то время появлялось множество металлических групп. Но это никогда не имело для нас большого значения. До сих пор в сердце я просто музыкант, и если ты называешь это металлом – ну, значит это металл. Хочешь – зови хард-роком, хоть это неверно по определению, так как тогда нам бы понадобились клавишные и звук как у Uriah Heep или Deep Purple. Но я прошел через все это, и до сих пор думаю: «Что же это такое - Heavy Metal?» Мы на сцене вот уже 20 лет, и в начале heavy metal был иным, чем теперь. Для современного человека металл – это Guns ‘N Roses. И это забавно, ведь кое-кто говорил, что Rabbit Don’t Come Easy немного похож на Deep Purple и немного на Guns ‘N Roses. А я отвечаю «нет!», потому что я не очень-то люблю Guns ‘N Roses. Мне нравится Snakepit Слэша, но Guns ‘N Roses всегда производили антисоциальное впечатление. Для меня они не являются родоначальниками этого стиля, и поэтому я не допускаю их влияния в свои песни (смеется).

SoT: Всегда ли для тебя было важно, чтобы Helloween несли слушателю положительный заряд?

MW: Безусловно. Частично из-за того, что я христианин. Я несу за это ответственность. Я мог бы выйти и сказать: «Убивайте своих отцов, убивайте своих матерей», как Джим Моррисон, и еще добавить: «А потом убейте себя, если вам эта ситуация не нравится». Если ты так делаешь, то все думают, что это круто. Я отдаю себе отчет в том, что я сочиняю музыку, которую слушают и могу влиять на людей. А ведь никогда не знаешь, насколько слабые характером люди могут иметь доступ к твоей музыке. И если б я сказал сделать что-то плохое, они могли бы! Так что, это, моя чертова ответственность – делать нечто позитивное. Мой долг – нести людям посыл. Ты, может быть, устал слышать это от групп из 60-х и 70-х. Они очень заботились о посыле своей музыки, так же, как и я теперь. Вспомни The Beatles: в них никогда не было негативного посыла, никаких отрицательных эмоций после прослушавания их песен. Они никогда не говорили, «убей того, убей этого». Они, может быть, и использовали слово «революция», но ты понимаешь, в определенном смысле: “If you’re carrying pictures of Chairman Mao/You ain’t gonna make it with anyone anyhow” («если ты носишь портреты Мао, у тебя ни с кем ничего не выйдет»), а не “If you’re carrying pictures of Chairman Mao, I’m going to kick your butt” («если ты носишь портреты Мао, то я тебе надеру задницу»). Они ощущали ответственность за то, что они делали, так как они осознавали, что может случиться. Если б я написал песню про то, как можно взять и убить человека, и в течение 20 лет ничего бы не происходило, но однажды кто-то бы услышал ее, а за ним еще и еще… и было бы решено, что она должна стать гимном целого поколения, желающего только убивать людей, то, черт подери, в этом была бы моя вина!

SoT: И ты думаешь, что молодым музыкантам недостаёт такой ответственности?

MW: Нет, не совсем. То есть да, есть и такие, но нельзя все слишком обобщать. Есть молодежь с добрыми сердцами, и молодежь со злыми сердцами. Просто надо следить за тем, что ты произносишь, и жить согласно этому. Мне кажется, говорить «Ой, но я был слишком молод в то время» - жалкая отговорка. Нет, хрен ты был слишком молод. Быть молодым не значит быть идиотом.

SoT: Ну, я вижу у нас почти закончилось время.

MW: Погоди! Я еще не сказал тебе, что мы собираемся приехать в США на 8 или 10 концертов, как решат промоутеры, конечно. Это будут наиболее важные для рынка места.

SoT: Так, наверно это будет летом?

MW: В сентябре у нас полномасштабный тур по Южной Америке. Потом мы едем в Мексику, потом в Штаты, если эпидемия атипичной пневмонии не разрастется, конечно. Плюс, мы заглянем в Европу, и будут полноценные гастроли по Азии. Но надо следить за этой чертовой вирусной пневмонией. Мы должны играть в Гонг Конге, и я хочу там сыграть, но если пневмония будет распространяться, это ставит турне по Азии под сомнение. Я хочу, чтобы это турне состоялось, очень на это настроен. И когда я настроился и желаю что-то делать – то очень обидно, когда случается что-то вроде эпидемии атипичной пневмонии.

SoT: Атипичная пневмония. Да, нам здесь говорят, надо прекращать ездить в Канаду.

MW: Но вам об этом всегда говорили (смеется)!

SoT: (смеется) Но теперь у них новый повод. «Нет, не надо, это убьет вас».

MW: Точно. Во всем виновата Канада. Ты видел полнометражный мультик South Park, да?

SoT: Ага.

MW: Тот, где еще Саддам Хуссейн сожительствует с дьяволом? Это сильно. Ну ладно, мне надо идти. У меня еще звонок в Чехию.

SoT: Спасибо за твоё время.

MW: Пока.

Интервью: Жедд Бодуэн

Перевод: Pied Piper